Напролом - Страница 68

– Поймал. Бестолочь. Вы как?

– Все нормально. Доктор меня уже осмотрел и допустил назавтра к скачкам.

– Ладно. Я передам хозяину. Ну мы поехали.

– Пока.

Он удалился в сгущающиеся свинцовые сумерки. Добросовестный Дасти решил лично проверить, в достаточно ли я хорошей форме, чтобы управиться завтра с его подопечными. Бывали случаи, когда он рекомендовал Уайкему меня отстранить. И бывали случаи, когда Уайкем его слушался. Дасти временами бывал куда придирчивей медиков.

Я принял душ, переоделся и вышел с ипподрома через дешевые трибуны.

"Мерседес" я оставил не на ипподроме, а на платной стоянке в городе. Возможно, они и не решились бы вторично устроить мне засаду на пустынной стоянке для жокеев, но я не хотел рисковать. А так я спокойно сел в свой "мерседес" и покатил в Лондон.

Там, в своем уютном убежище, я снова увеличил свой счет за телефон, и без того астрономический. Сперва позвонил своей услужливой соседке и попросил зайти утром ко мне в коттедж и сложить в чемодан какой-нибудь костюм, несколько рубашек и еще кое-какие вещи.

– Конечно, Кит, о чем речь! Но я думала, что сегодня-то, после Аскота, вы непременно приедете домой!

– Я тут у знакомых, – сказал я. – Я попрошу кого-нибудь, чтобы заехали к вам и забрали чемодан. Можно?

– Конечно-конечно!

Потом я уговорил другого жокея, тоже жившего в Ламборне, забрать чемодан и привезти его мне в Аскот. Он обещал, что привезет, если не забудет.

Потом я позвонил Уайкему, рассчитав, когда он должен вернуться домой после вечернего обхода конюшен, и сообщил ему, что та его лошадь, которая выиграла, держалась до последнего, две лошади принцессы в порядке, а одна из лошадей, не занявших призового места, решительно безнадежна.

– А Дасти говорит, что в последней скачке, на Свинли-Боттоме, ты здорово слажал. Он сам видел.

– Ага, конечно, – сказал я. – Если Дасти в такую метель, да еще в сумерках, видит, что происходит за полмили от него, значит, глаза у него куда лучше, чем я думал.

– Хм-м... – протянул Уайкем. – А как было дело?

– Передняя лошадь упала, ну и мой через нее кувырнулся. Он все равно не пришел бы первым, если вас это утешит. Он уже начинал уставать, и ему очень не нравилась эта погода.

Уайкем заворчал в знак согласия.

– Да, он у нас нежный, солнышко любит. Кит, завтра в большой скачке будет Ледлэм, лошадь принцессы. Он в прекрасной форме. Раз в сто лучше, чем на прошлой неделе, когда ты его видел.

Я вздохнул.

– Уайкем, Ледлэма давно уже нет в живых.

– Ледлэм? Разве я сказал "Ледлэм"? Нет, не Ледлэм. Как же зовут этого коня?

– Ледник.

– Родной брат Айсберга, – на всякий случай уточнил он.

– Он самый.

– Да, конечно, – Уайкем прокашлялся. – Ледник. Разумеется. Так вот, Кит, он должен выиграть. Серьезно.

– Вы будете? – спросил я. – Я надеялся увидеть вас сегодня.

– В такую-то погоду? – он искренне удивился. – Нет-нет! Вы уж там с Дасти и с принцессой без меня как-нибудь обойдетесь...

– Просто у вас на этой неделе целая куча победителей, а вы их даже не видели...

– Я видел их у себя в загоне. И на видеозаписях. Ты скажи Ледлэму, что он молодец, – он у тебя Гималаи перепрыгнет!

– Ладно, – сказал я. В конце концов, какая разница, Ледлэм или Ледник?

– Ладно. Отлично. Спокойной ночи, Кит.

– Спокойной ночи, Уайкем, – сказал я. Потом позвонил на свой автоответчик и прослушал сообщения. Одно из них. было от Олдержона, того самого чиновника, владельца лошади, на которой я выиграл в Тоустере.

Я немедленно перезвонил ему по лондонскому номеру, который он оставил, и, похоже, застал его, когда он собирался уйти.

– А, Кит! Послушайте, вы сейчас в Ламборне?

– Вообще-то нет. Я в Лондоне.

– В самом деле? Чудесно. У меня есть кое-что, что может показаться вам любопытным, но меня просили никому это не отдавать. – Он поразмыслил.

– Вы свободны сегодня после девяти?

– Да, – сказал я.

– Хорошо. Тогда приходите ко мне. Я уже буду дома.

Олдержон дал мне свой адрес. Он жил на улице к югу от Слоун-сквер, и от моей гостиницы до него было не больше мили.

– Кофе и бренди вас устроят? Организуем. Ну, всего хорошего.

Он бросил трубку. Я тоже положил свою, сказав про себя: "Класс!" Я не особенно надеялся, что Эрик Олдержон что-то для меня сделает, и уж тем более не рассчитывал, что он сделает это так быстро.

Некоторое время я сидел, размышляя о кассете с интервью Мейнарда и о приведенном в конце списке компаний, пострадавших от его филантропии. Просмотреть кассету было негде, приходилось полагаться на собственную память, и единственная фирма, которую я мог вспомнить, была "Перфлит Электронике". Это название я запомнил, потому что в свое время проводил в Перфлите каникулы, катаясь на яхте с одноклассником.

В справочной мне сообщили, что фирма "Перфлит Электронике" в списках не значится.

Я почесал в затылке и решил, что единственный способ что-то найти это съездить и поискать. Ездил же я в Хитчин – а завтра поеду в Перфлит.

Я поел, сделал еще несколько звонков, а в девять отправился на Слоун-стрит и нашел дом Эрика Олдержона. Дом был узкий, двухэтажный, стоявший в длинном ряду таких же домов, выстроенных во времена королевы Виктории для людей с низкими доходами; теперь же эти дома служили временным пристанищем для богачей. Все это Эрик Олдержон любезно сообщил мне, открыв темно-зеленую дверь своего домика и приглашая меня внутрь.

Дверь с улицы вела прямо в гостиную. Гостиная была шириной во весь дом-впрочем, весь дом был шириной метра четыре. Крошечная комната вся светилась: светло-зеленые с розовым обои в косую решеточку, атласные занавески, круглые столики с салфетками, фарфоровые птички, фотографии в серебряных рамочках, пухлые кресла в чехлах, застегивающихся на пуговицы, китайские кремовые коврики на полу. Комната была освещена мягким светом бра, и потолок тоже был оклеен обоями в решеточку, так что комната напоминала летнюю беседку.