– Ладно, – сказала Холли упавшим голосом, даже не попытавшись меня уговорить.
Я посмотрел на ее унылое лицо. В печали она казалась красивее, чем в радости. Такое с ней часто бывало. Внезапно мне в голову пришла одна мысль, и я, не раздумывая, напрямик спросил:
– Холли, ты что, беременна?
Бобби был ошарашен.
Холли пронзила меня взглядом своих светло-карих глаз, в которых читались тревога и возбуждение.
– С чего ты взял? – спросил Бобби.
– Не знаю.
– У нее только небольшая задержка. Мы еще не делали никаких анализов, – сказал Бобби. – Ты ему, наверно, сказала! – с упреком обратился он к Холли.
– Нет, я ему не говорила. – Холли покачала головой. – Я просто как раз подумала, как я была счастлива, когда проснулась в пятницу и почувствовала, что меня тошнит. И подумала – какая ирония судьбы! Мы столько времени хотели зачать ребенка, и вот, когда нам, наверно, наконец удалось, это случилось в такое время, когда нам только ребенка и не хватало.
Бобби нахмурился.
– Ты ему, наверно, сказала! – повторил он. Голос у него был раздраженный. Что он, ревнует, что ли?
– Да нет, я ему не говорила... – неуверенно сказала Холли.
– Ну да, вчера, когда вы ехали сюда! – настойчиво сказал Бобби.
– Послушай, – вмешался я. – Забудь о том, что я это сказал. Какое это имеет значение?
Бобби взглянул на меня с негодованием и, уже мягче, на Холли. Похоже, ему внезапно пришла в голову новая мысль.
– Это вроде того, о чем ты мне когда-то говорила? – недоверчиво спросил он. – Что вы с Китом читали мысли друг друга, когда были детьми?
Она неохотно кивнула.
– Но этого не было уже много лет.
– Да, теперь этого не бывает, – согласился я. – В смысле то, что было сейчас, – это случайность. Возврат к прошлому, так сказать. Наверно, больше этого не повторится.
"Ну а если и повторится, – подумал я, – буду думать, что говорю.
Случайные мысли следует просеивать".
Я прекрасно понимал ревность Бобби, потому что сам почувствовал нечто подобное, когда Холли впервые сообщила мне, что влюбилась. Когда Холли призналась мне, в кого именно она влюбилась, ревность быстро сменилась более объяснимой тревогой, но я хорошо помню острое нежелание делить ее с кем бы то ни было. Как это так: мое место ближайшего друга займет какой-то чужак!
Честно говоря, эта внезапная ревность меня самого немного шокировала.
Я никогда раньше не задумывался о природе чувств, которые я испытываю к своей сестре, но тут принялся копаться в себе и сделал успокоившее меня, хотя и несколько печальное открытие, что Холли может сколько угодно спать с Бобби, меня это не волнует; я боялся утратить духовную близость с ней.
У меня, разумеется, были женщины и до того, как Холли вышла замуж, и после; но все это были просто недолговечные романчики, куда менее серьезные, чем то, что было у Холли и Бобби. "Ничего, – думал я, – у меня еще все впереди; может быть, когда-нибудь..." и прочие банальности в том же духе.
Бобби поверил – или, по крайней мере, сделал вид, что поверил, – что обмен мыслями между нами с Холли не повторится, но нам с нею стоило переглянуться, как мы сразу поняли, что это не так. Если мы захотим, так сказать, настроиться друг на друга, старая привычка вернется.
Весь вечер мы старались не возвращаться к главной теме: кто и зачем это сделал, и в конце концов устало легли спать, так и не найдя толкового ответа. Я снова лег спать одетым, на случай, если появится Грейвс. Впрочем, я был уверен, что даже если он и хотел вернуться, то уже передумал. Я ошибался.
Звон колокольчика разбудил меня в половине четвертого ночи, и не успел он перестать звонить, как я уже натянул ботинки, выскочил из дома и побежал по дорожке, следуя плану, который мы с Бобби разработали накануне вечером.
Я выбежал в ворота – они были открыты, – и в самом деле, на придорожном лугу, где время от времени останавливался цыганский табор, стоял грузовик. На этот раз это была обычная машина с прицепом на двух лошадей. Пандус прицепа был опущен, но лошадей там пока не было.
Я подбежал прямо к кабине и рывком распахнул дверцу водителя, собираясь застать его врасплох, но внутри никого не было. И ключи торчали в зажигании – просто невероятно!
Я поднял пандус и запер двери прицепа, потом сел в машину, завел мотор и отогнал ее на пару сотен ярдов, на боковую улицу. Свернул туда, проехал немного, остановил машину, оставил ключи в зажигании, как было, и бегом побежал обратно к Бобби.
Сцена почти полностью повторяла позавчерашнюю. По крайней мере, во дворе точно так же горели огни и слышались крик и ругань. Бобби и Джермин Грейвс стояли у пустого денника, к которому была подведена сигнализация, и, похоже, готовы были наброситься друг на друга с кулаками. Неподалеку с несчастным видом переминался с ноги на ногу паренек лет шестнадцати, державший в руке большую сумку.
– Верните мне мое имущество! – орал Грейвс. – Это воровство!
– Это не воровство, – сказал я прямо ему в ухо. – Воровством называется преднамеренное бессрочное отчуждение собственности.
– Чего?! – Он развернулся и уставился на меня. – Опять ты!
– Если уж говорить о законности, – продолжал я, – закон дает право кредитору удерживать собственность должника, пока долг не будет оплачен.
– Я вас разорю! – мстительно выпалил он. – Обоих разорю!
– Мистер Грейвс, – сказал я, – будьте благоразумны! Вы не правы.
– Да срать я хотел!.. Я не позволю, чтобы какой-то презренный жокеишка и разорившийся тренеришка одержали надо мной верх! Поняли?
– Дядя... – нервно начал топтавшийся рядом мальчик.