– Я позабочусь, чтобы об этом стало известно распорядителям!
– А вот это будет очень неразумно с вашей стороны, – заметил я.
– Я аннулирую чек!
– Если вы это сделаете, – спокойно ответил я, – Бобби придется занести вас в список штрафников.
Эта угроза заставила Грейвса заткнуться, словно по волшебству. Человек, занесенный в штрафной список Жокей-клуба за неуплату, с позором изгоняется со всех ипподромов. И, разумеется, его лошади тоже. Мистер Грейвс, похоже, не был готов к подобному унижению.
– Я вам этого не забуду! – злобно заверил он меня. – Вы еще пожалеете, что встали мне поперек дороги! Я об этом позабочусь!
Тем временем Бобби успел вывести из фургона другую лошадь Грейвса. Он поставил ее в денник, а конюх с шофером подняли пандус и закрыли машину.
– Поезжайте, мистер Грейвс, – сказал я. – Возвращайтесь днем и не забудьте предварительно позвонить.
Он глянул на меня исподлобья и внезапно снова сменил тактику – опять поджал губы, сузил глаза и подавил свой гнев. В первый раз, когда он, не торгуясь, подписал чек, я догадался, что он решил его аннулировать.
Похоже, он и на этот раз что-то задумал. Весь вопрос в том, что именно.
Я смотрел, как он спокойно направляется к фургону и нетерпеливо машет рукой конюху и шоферу, чтобы они садились в машину. Потом он сам неуклюже забрался в кабину вслед за ними и захлопнул дверцу.
Завелся мотор. Тяжелая машина взревела, дрогнула и медленно выехала со двора. Грейвс неподвижно смотрел вперед, словно ему надели шоры.
Я отлепился от двери денника и подошел к Бобби.
– Спасибо, – сказал он.
– Кушайте на здоровье.
Он огляделся.
– Все тихо. Пошли домой. Холодно.
– Угу, – сказал я. Мы пошли к дому, но, пройдя пару шагов, я остановился.
– В чем дело? – спросил Бобби, обернувшись ко мне.
– Грейвс, – сказал я. – Что-то он слишком быстро сдался.
– А что ему оставалось?
– Но он мог бы еще попрыгать, поругаться, поугрожать...
– Не понимаю, о чем ты беспокоишься. Он выдал нам чек, его лошади у нас... благодаря тебе.
Его лошади!
Я охнул. Мое дыхание тающими клубами пара повисло на фоне ночного неба.
– Бобби, – спросил я, – у тебя есть пустые денники?
– Да, – удивился Бобби. – В том отделении, где я держу кобыл. А что?
– Как ты думаешь, не стоит ли поставить лошадей Грейвса туда?
– Ты имеешь в виду... ты думаешь, он может вернуться?
Бобби покачал головой.
– Да нет, я его услышу. Я ведь и в первый раз его услышал – хотя, надо сказать, мне просто повезло. Мы ведь собирались в гости. Но из-за всего этого мы были так расстроены, что не пошли.
– А мог ли Грейвс знать, что вы собираетесь в гости? – спросил я.
На лице Бобби появилась тревога.
– Да... Наверно, мог. Приглашение лежит на каминной доске в гостиной.
Он заходил к нам в то воскресенье на рюмку виски. Во всяком случае, я услышу, как подъедет фургон. Этого не услышать нельзя.
– А если он остановится в три часа ночи вон на той лужайке, а лошадей выведут в резиновых башмаках, чтобы копыта не стучали?
Бобби пришел в замешательство.
– Но это невозможно! Он на такое не способен! С чего ты взял?
– Он явно что-то задумал. Это было заметно.
– Ну ладно, – сказал Бобби. – Давай переведем их.
Возвращаясь, чтобы вывести лошадь, которая досталась на мою долю, я размышлял о том, что Бобби внезапно сделался необыкновенно покладист. Обычно он воспринимал любое мое замечание как упрек в свой адрес и находил дюжину поводов не последовать моему совету – по крайней мере, до тех пор, пока я не скроюсь из виду настолько, чтобы не узнать, что он меня послушался. А сегодня все было по-другому. Видно, Бобби действительно был всерьез озабочен.
Мы отвели коней Грейвса во второй двор, находившийся с противоположной стороны главного здания конюшни, и поставили их в пустые денники, которые были расположены в разных местах. Оно и к лучшему, подумал я.
– Грейвс сумеет узнать своих лошадей по внешнему виду? – спросил я у Бобби. Вопрос был дурацкий только на первый взгляд: многие владельцы действительно не знают своих лошадей.
– Не знаю, – Бобби пожал плечами. – Никогда не проверял.
– Другими словами, – спросил я, – он узнает их только потому, что знает, где они стоят?
– Да, наверное. Но точно не знаю. Быть может, он знает их лучше, чем я думаю.
– Да? Тогда как насчет того, чтобы устроить нечто вроде сигнализации?
И Бобби не сказал "нет". Мало того, он спросил:
– Где?
Просто невероятно!
– В одном из денников, где они обычно стоят, – сказал я.
– А, понятно. Да. – Он помолчал. – А какую сигнализацию? У меня тут никаких специальных устройств нету. Если нужна охрана – перед скачками, к примеру, – я нанимаю сторожа с собакой.
Я быстро перебрал в уме все, что могло быть у них дома. Крышки от кастрюль? Металлические подносы? Что-нибудь шумное...
– Колокольчик! – сказал я. – Твой старый школьный колокольчик.
Бобби кивнул.
– Он в кабинете. Сейчас принесу.
В кабинете Бобби было несколько полок, уставленных памятными сувенирами его безупречной молодости: крикетные кепочки, серебряные кубки, выигранные на школьных состязаниях, фотографии команды, мяч для регби – и ручной колокольчик, в который Бобби звонил, будучи старшим учеником, подавая младшим мальчикам знак ложиться спать. Бобби был одним из тех стойких мальчиков, исполненных командного духа, на которых опирается вся британская система частных школ; если он и сделался чуточку самодовольным и напыщенным, то это скорее всего оттого, что у него было достаточно много достоинств, очевидных для всех, в том числе и для него самого.